Античные персонификации в искусстве Кипра
В предыдущем рассказе я обещала посвятить отдельный рассказ античным персонификациям природных явлений в искусстве Кипра. Это будут Земля, Море и река Иордан в образах Страшного суда и Крещения. Скажу сразу, что это общие для восточно-христианского искусства образы, они есть и в Константинополе, и на Руси, и в Сербии, и в Румынии, но здесь я буду рассказывать об искусстве Кипра.
Предлагаю начать с глобального, с судеб мира, то есть со Страшного суда. Здесь нас будут интересовать Земля и Море, отдающие своих мертвецов, погибших от зверей и кораблекрушений, заблудившихся в лесу и утонувших по глупой случайности для того, чтобы они предстали перед судом Спасителя. Затем мы обратимся к образам Иордана и Моря в Крещении и увидим, сколь разной могла быть трактовка фигур, персонифицирующих природные явления.
Итак, первая остановка – церковь Св. Николая под крышами в Какопетрии. Нас интересует слой начала XII века в нартексе, в композиции «Страшный суд». Изображение Моря находится под огненным ангелом, сталкивающим грешников в адскую бездну.
Море – настоящая персонификация, целиком заимствованная из античного эллинистического искусства, лишь немного отредактированная под влиянием новых условий. Посмотрим, в чем выражаются эти условия. Море восседает на морском чудовище, у которого из пасти торчит чья-то рука. Чудо-юдо напоминает дракона с завитым в кольца телом и плоским хвостом. У него маленькие неуклюжие лапки и длинная морда без ушей, но с козлиной бородой.
Само Море, Η ΘΑΛΑΣΣΑ, представлено в виде женской фигуры, задрапированной по пояс пурпурной тканью, в зеленом нимбе, под цвет чудовища, вокруг головы. Нимб в данном случае – однозначный признак христианской эпохи, только вот смысл у него такой, каким он был в античности. Дело в том, что он в данном случае указывает не на святость представленного персонажа, ведь это и не человек вовсе. Нимб в античной традиции мог быть знаком власти, харизмы, а еще он запросто встречается у персонификаций. Пример: Ночь в сцене моления пророка Исайи на миниатюре Парижской Псалтири Х века. Хранится в Парижской Национальной библиотеке, шифр Paris. gr. 139.
В руках Моря рог, в волосах, на запястьях и плечах украшения из даров моря – жемчужин. При том, что художник наградил ее пышным телом, груди, положенной женщине, у нее нет совсем. Это связано, может быть, со средневековой стыдливостью и нежеланием отвлекать прихожан от благочестивых мыслей, а может быть с тем, что художнику и зрителям было ясно, что это все-таки Море, а не настоящая девушка. Кстати, в сценах адских мучений у женщин, совершавших разные грехи, например, отказывавшихся кормить младенцев грудью, изображают все необходимые детали. Такие фрески есть в пещерных церквях Каппадокии. Одна из церквей так и названа, Змеиной церковью, благодаря фреске, изображающей мучения женщин, отказавшихся кормить младенцев.
Их грудь теперь терзают змеи. Находится она в долине Ыхлара, называется по-турецки Йыланлы килисе, эта роспись датируется концом XI – началом XII века. Брррр
Выражения лица у Моря, правда, очень живое: ей будто бы неловко.
Обратим внимание также на то, что Море силится покинуть пределы изображения: нос чудовища и рука утопленника выходят за пределы композиции и изображены уже на фоне разгранки. Это древний, еще греко-римский иллюзионистический прием. Его очень полюбили итальянские художники в эпоху Возрождения, а в искусстве византийского мира никогда не забывали.
Проедем немного по горам и заглянем в церковь Панагии Форвиотиссы в Асину. Здесь нас интересует нартекс, с росписями на сюжет Страшного суда 1350-х гг., и одна композиция в наосе, среди росписей третьей четверти XIV столетия.
Земля и Море, отдающие мертвецов, изображены в полукуполе северной апсидообразной ниши в нартексе. Земля, подписанная Η ΓΗ (ср.: др.-греч. Γαία – Гея) едет верхом на льве, передавая привет св. Маманту, изображенному поблизости. Из пасти у льва, который недоуменно косится на всадницу, торчит голова человека, растерзанного когда-то птицами и зверями пустыни. На горках, по которым шагает лев, расселись сороки и вороны, клевавшие бренные останки неудачливых путников, и ползет, извиваясь, змея. Еще одну змею Земля держит левой рукой за хвост, так, что ее тело образует над ее фигурой арку. В правой руке у Земли чаша, в которую змея, видимо, сплевывает яд. Тем самым Земля напоминает и о символе Асклепия, античного бога врачевания, который дожил до наших дней в эмблемах аптек и всего, связанного с медициной. Ядовитых змей на Кипре много, и от их укуса можно запросто умереть, поэтому змея тут очень кстати. Сама Земля одета в короткую пурпурную тунику с длинными рукавами, подпоясанную жемчужным поясом. На груди ее царское оплечье, по-русски бармы, украшенное крупным жемчугом и драгоценными камнями. На голове Земли царский золотой венец с камнями и жемчугами.
Симметрично ей, буквально нос к носу, едет Море, Η ΘΑΛΑΣΣΑ, верхом на рыбе или рыбообразном зеленом чудище с выпученными глазами, с интересом взирающем на льва и Землю. Она или оно тоже изрыгает из своей зубастой пасти человека, от него видна голова в профиль. На голове Моря царский венец с камнями и жемчугом, ее наготу прикрывает пурпурная драпировка, скрепленная на талии поясом из крупных жемчужин. Верхняя часть тела персонификации наполовину задрапирована, оставляя открытой одну грудь, которую, впрочем, художник тоже постыдился нарисовать ее и постарался закрыть изображением то ли трубы, то ли весла, которое она держит в правой руке. В левой руке Моря корабль с парусами, образ и символ всех потопленных судов. В водах моря плещутся рыбы, морская змея мурена и осьминог с человеческим лицом.
Нимбов ни у той, ни у другой не предполагается, а одежды Земли и венцы стоит отнести уже к средневековым реалиям. Правда, античные персонификации городов, носили подобия корон, но это было стилизованное изображение городской стены.
Помимо Земли и Моря, здесь есть еще и сам Ад.
К нему прямиком ведет огненная река, вытекающая из-под трона Спасителя. Сюда несет огненным потоком всех грешников, независимо от их статуса и общественного положения: в толпе мелькают архиепископские омофоры. Ад – бледное демоническое существо с крыльями цвета грязи, сидящее на чешуйчатом звере. Его изображение сильно поцарапано (это могли со страху сделать и православные прихожане), но все равно видно, что Ад правит зверем с помощью белой не очень надежной с виду уздечки, вложенной в зубастую пасть чудовища. У адской фигуры растрепанные волосы, одежды, кажется, нет совсем, за спиной трепыхаются демонские крылья. В этой церкви есть еще одна крылатая персонификация, тоже не ангельского облика.
Перейдем в наос и найдем на своде сцену Крещения, роспись эта чуть раньше, третьей четверти XIV века.
Здесь мы встретимся с персонификацией реки Иордан, очень самобытно трактованной. Потом мы увидим более близкие к античному прототипу образы, обнаженные и атлетически сложенные, но пока полюбуемся на эту композицию.
Иордан изображен темнокожим, седовласым и совершенно не благообразным старцем. У него седые космы и борода, торчащие во все стороны, за спиной пара крыльев, совсем, впрочем, не приближающих его к облику ангелов, стоящих с полотенцем на берегу. Скорее, они заставляют вспомнить крылатую персонификацию ада в нартексе. Кожа у этого существа зеленоватая, такими живописуют чертей. Срам он прикрывает предметом одежды ярко-розового цвета, который хочется назвать плавками.
Левой рукой субъект тянется к Христу, в правой у него ведерко воды. Сосуд с водой – это знак того, что перед нами река. Нормальные античные персонификации должны полулежа, лениво опрокидывать урну, из которой изливаются струи, а наш герой, очень средневековый по своей сути, держит ведерко крепко и не думает его проливать. Может быть, здесь сказывается особое бережное отношение к воде, с которой на острове летом бывают затруднения, поэтому даже бесы не льют ее почем зря. Одновременно тот факт, что он тянется к благословляющей руке Спасителя, а также то, что он озаботился прикрытием наготы, как бы свидетельствует о том, что дикие демонические силы природы преображаются божественной благодатью. Смысл, в общем-то, тот же, что и в случае с крестом и канделябром, но «штиль» совсем другой, не столь высокий, но куда как более занимательный. Асину, кстати, не единственное место, где Иордан так выглядит.
Трактовка античных персонификаций и стаффажных фигур как нечистой силы встречается в средневековом искусстве. Сюда можно отнести сценку из «Рождества Христова», где с Иосифом беседует какой-то странный персонаж, в меховой одежде и опирающийся на палку (поищите и найдете). Еще один случай – новгородская Псалтирь XIV века (ГИМ, Хлудовская 3) о которой мне известно из не опубликованного еще доклада Э.С. Смирновой. Персонификации Моря, Утра и горы Синай трактованы как крылатые зеленолицые фигурки скорее бесовского свойства. Изучавшая рукопись Э.С. Смирнова считает, что они заимствованы из византийских рукописей XI века, периода так называемого «Македонского Ренессанса», следовавших античной традиции (см. третью иллюстрацию к этой статье). На миниатюрах таких рукописей действительно присутствуют настоящие, правильные античные персонификации: синяя Ночь под покрывалом со звездами, пробегающий мальчик Утро, мощный атлет гора Синай. Кому и когда пришло в голову отделить чужеродные элементы, снабдив их оттенком бесовщины, сказать сложно. Могу только сказать, что это бывает в XIV веке, как на Кипре, так и в Новгороде, которые слишком далеко друг от друга, чтобы говорить о каких-то заимствованиях. Видимо, это целое направление в искусстве, которое творчески перерабатывало античное наследие в идеологически верном ключе. Разведя руками в сторону Иордана в красных плавках, двинемся дальше.
Посмотрим, каким еще бывает Иордан в пределах Кипра, а попутно вспомним, какую роль играет река в сюжете Богоявления, или Крещения. Когда Иоанн Предтеча окрестил Спасителя в водах Иордана, миру впервые была явлена божественная природа Христа. На Него снизошел Святой Дух в виде голубя. Собственно, поэтому праздник называется Богоявлением. В связи с глобальной значимостью события, богословы очень часто вспоминали стих из Псалтири: «Море виде и побеже, и Иордан возвратися вспять» (Пс. 113, 3). С самых древних времен (случись это позже, персонификации могли и не выжить) этот стих царя Давида включали в изображения этого евангельского события. Море (η Θάλασσα) – будет представлять женская фигура, а священную реку Иордан (ο Ιορδάνης) – соответственно мужская.
Первым и самым ранним предметом, о котором пойдет речь, будет медальон из так называемого Лапитосского клада.
Клад золотых и серебряных изделий датируется VII веком, время императора Ираклия. Медальон, о котором идет речь, сделан из монеты в 12 солидов, превращенной владельцем в энколпион (подвеску). Хранится медальон в коллекции Дамбартон Оакс, США. На аверсе изображена Богоматерь с Младенцем с ангелами и краткое изображение Рождества Христова с Поклонением Волхвов. На реверсе – Крещение с тремя фигурами, персонифирующими реку Иордан и море. На репродукции на сайте Дамбартон Оакс опубликовано небольшое изображение, но на нем видно, что фигур действительно три. По-видимому, Море изображено дважды: сначала оно «виде», затем «побеже». Считается, что такая монета была выпущена императором Маврикием Тиберием по случаю крещения его сына Феодосия в день Богоявления в 584 году. Выпуск монет был, скорее всего, ограниченным и осел в высших слоях общества. Таким образом, само изображение Крещения с персонификациями датируется 584 годом. Позднее будут изображать максимум две фигуры – Море, которое уже убегает, и Иордан, часто ограничиваясь одним Иорданом.
Следующим произведением, достойным нашего пристального внимания, будут фрески XII века в церкви Христа Антифонидиса в Калогреа (северная часть острова).
Композиция «Крещение» расположена в верхней части юго-западного пилона, соединенного с южной стеной и удачно вписана в круглящуюся поверхность столпа. Это одно из наиболее сохранных изображений ансамбля. Христос идет по голубой реке в сторону Иоанна Крестителя, который склоняется с берега, чтобы коснуться Его головы. Прямо у ног Спасителя сидит в сложной позе Иордан. Одной рукой он опирается о дно реки, в другой держит свой атрибут, - урну, из которой должны изливаться потоки воды. Иордан поднимает голову, оборачиваясь ко Христу, и Он благословляет аллегорическую фигуру. Между Иорданом и Спасителем стоит канделябр с зажженной свечой, – древний символ божественного присутствия. Например, на выходных миниатюрах древнерусских Евангелий встречается изображение интерьера храма с горящими свечами или лампадами. Иногда в сцене Крещения в водах рядом со спасителем изображают просто Крест. То, что Христос благословляет Иордан, освящая его своим присутствием, понятно и логично: Иордан – священная река для христиан, поэтому вполне может быть благообразным.
Недалеко от Пафоса есть поселок Иероскипу, в нем стоит церковь Параскевы Пятницы с росписями конца XV века. Это самый классический, самый близкий Античности пример в нашем повествовании.
В этой композиции представлены две аллегорических фигуры, Море и Иордан. Чтобы их не принимали за действующих лиц, они изображены гризайлью. Все остальные, включая испуганных рыбок, изображены в цвете.
Река Иордан представлена в виде мужской фигуры в набедренной повязке.
Он бородат, атлетичен, привстает навстречу Спасителю, под Его благословляющую руку, опрокидывая правой рукой сосуд, образ течения реки. Все правильно и ожидаемо.
Интереснее аллегория Моря.
Она представляет собой женскую фигуру, по пояс обнаженную, с пышной грудью (наконец-то художник не пошел против природы!), сидящую откинувшись в лодке-скорлупке, в которую запряжены два морских чудовища (дельфины ?). По непонятной мне причине даже древние греки и римляне, верные натуре и имевшие возможность видеть дельфинов в природе, изображали их очень странно. Я уже не говорю о Ренессансе и классицизме. Но вернемся к морю. В правой руке оно, то есть она держит весло, готовая к бегству: «Море виде и побеже» (Пс. 113, 3).
Первый вопрос, который возникает в связи с увиденным: откуда она взялась здесь, в конце XV века? Увидеть такую фигуру, чтобы скопировать ее, можно было в многочисленных античных мозаиках, которых много поблизости, в Пафосе. Более того, подобные персонажи встречаются в очень древнем и давно адаптированном христианским искусством мотиве «реки жизни». Множество таких изображений сохранилось в раннехристианских и средневековых мозаиках Рима: в нижней части конхи апсиды, под престолом Всевышнего, обычно течет Река Жизни, а в ней – путти, удящие рыбу или ловящие ее сетью, аллегорические фигуры, рыбы, птицы, морские чудовища.
Второй вопрос звучит так: откуда такая ностальгия по античности в конце XV столетия? Это следствие тенденций развития стиля. Эти фигуры здесь – своего рода символ вечной актуальности классического искусства. В XV веке, накануне гибели Византии в 1453 году, в ее искусстве последний раз расцвела мода на античные пасторальные мотивы, с персонификациями всего что можно, пастушками, козочками и морскими глубинами. Великая культура умирала красиво, одновременно, кстати, давая жизнь итальянскому Ренессансу. Держалась эта мода какое-то время после завоевания Царьграда, там, куда еще не пришли турки. Да-да, именно ей, Византии, Италия во многом обязана своим Ренессансом, который как раз и расцветал в ту пору, подпитываемый бегущими от османов греческими интеллектуалами. Ведь многое из наследия античной культуры Восточный Рим никогда не забывал. Об этом я подробно расскажу как-нибудь в другой раз, это очень большая тема.
Последний пункт нашей прогулки – сцена «Крещение» в церкви Агиасмати в Платанистаса, расписанной Филиппом Гулом в 1495 году.
Персонификация реки Иордан представляет собой компромисс между демоническим Иорданом Асину и подчеркнуто классическим из Иероскипу. Местный Иордан космат и сед, но это вполне допустимо: ведь это древняя река, по его водам еще сам Илья пророк бил своим плащом и переходил ее русло между расступившимися водами. Иордан обнажен по пояс, ткань, драпирующая его фигуру, ярко-красная. Здесь, и во всех остальных случаях, Христос благословляет священную реку.
Как видим, нет в нашем мире ничего нового. Все новое уже когда-то было, это наводит на мысли о вечности искусства, даже о его вечной молодости!
Закончим же наше повествование античной цитатой. Ars longi, vita brevis. Vale!
Юлия Бузыкина
|